Хозяева
   Всем знакомо это место в Петербурге - Медный всадник. Напротив - творение Росси - величественный Сенат с его белоснежными колоннами и мощным разворотом на Английскую набережную, а рядом - трехэтажный особняк с балконами и двумя каменными львами у подъезда. Это Дом Лавалей - самое знаменитое строение на Английской набережной.
   Еще в далеком 1719 году этот участок в Адмиралтейской части города присмотрел для себя светлейший князь Александр Данилович Меншиков. Присмотрел и, конечно же, возвел там каменные палаты, из окон которых князю можно было теперь любоваться своим великолепным дворцом, расположенным напротив, на другом берегу Невы. Такого дворца не было в ту пору даже у самого Петра.
   Однако времена менялись. Петр “почил в бозе”, а Александра Даниловича в результате хитроумных интриг в арестантском обозе отправили из столицы прямым ходом в Богом забытый Березов. Вся недвижимость всемогущего когда-то фаворита перешла, как водится в таких случаях, в собственность его заклятых недругов. Канцлер Остерман, главный “уничтожитель” Меншикова, стал владельцем особняка на Английской набережной. Однако и Остерман вскоре где-то споткнулся, и ему тоже пришлось испытать все “прелести” сибирского тракта, отправляясь в ссылку. Дом перешел теперь уже в собственность генерал-полицмейстера Петербурга В. Ф. Салтыкова, а затем сенатора Н. Е. Муравьева, барона А. Н. Строганова... Наконец, в 1800 году особняк приобрели супруги Лаваль. Вернее, Александра Григорьевна Лаваль купила дом, потому как в этой супружеской паре первую скрипку, во всяком случае, в делах имущественных всегда играла она. Женщина она была волевая, с твердым характером, прекрасно образованная благодаря своему отцу Г. В. Козицкому, бывшему статс-секретарю Екатерины II, просвященнейшему человеку своего времени. А от своей матери, происходившей из семьи горнопромышленников Мясниковых-Твердышевых, о которых Пушкин писал, что это “одни из богатейших людей России”, Александра Григорьевна получила в наследство капитал огромный.
   И такая “золотая” в полном смысле невеста вдруг влюбилась в небогатого французского учителя Ивана Лаваля. “Шурочка, - говорила ей с укором мама. - Он, этот твой француз, нам не ровня. Во-первых, не нашей веры, во-вторых, никто не знает, откуда он, в-третьих, чин у него не больно велик. Одним словом, никаких учителей”. И тут юная Шурочка показала характер. Она пожаловалась на мамашу. И не кому-нибудь, а самому императору. Павел I, польщенный тем, что его призвали быть арбитром в таком деликатном деле, рассудил о французском Иване так: “Во-первых, он христианин, во-вторых, его знаю я, а в-третьих, для Козицких чин у него достаточен, а потому - обвенчать!” Все родительские возражения отпали.
   После свадьбы молодые стали задумываться, где бы им свить гнездышко. Желательно каменное. Вот и приглянулся Александре Григорьевне этот особняк на Английской набережной. Купили. Дом есть, денег много, молодость, задор, что надо еще для счастья? Александра Григорьевна мечтала о высшем обществе. Она, конечно же, понимала, что никакие деньги ни ей, ни ее учителю родовитости не прибавят. Этих князей, графьев, баронов надо было брать чем-то другим. Нужен для их утонченных душ праздник? Будет! С присущей ей энергией она взялась за переделку особняка. Нанятый для этой цели модный тогда архитектор Тома де Томон полностью перестроил фасад дома. Теперь его украсили десять ионических колонн, установленных на небольшом ризалите первого этажа, скульптурные панно на мифологические темы, у главного подъезда особняка улеглись гранитные львы. Внутренние покои дома тоже были отделаны с особым великолепием - все здесь должно было отвечать самому изысканному вкусу самых высоких гостей. Изящная гранитная лестница поместилась в ротонде, декорированной мраморными колоннами. По ней гости поднимались в Зал для Празднеств с беломраморными коринфскими колоннами и плафоном, украшенным художественной росписью. А чтобы ни у кого и вовсе не оставалось сомнений о высоком полете хозяев особняка, пол одного из залов дома был вымощен мрамором из Дворца самого императора Тиберия, правившего Римом аж в I веке н. э.
   Итак, для великосветских приемов в особняке на Английской набережной все было готово. Не доставало, правда, титула семье Лавалей. Впрочем, какие пустяки. За ссуду в 300 тысяч франков, которые выдала Александра Григорьевна нуждавшемуся королю Людовику XVIII, Иван Степанович Лаваль в одночасье был возведен в графское достоинство. А Александра Григорьевна, соответственно, стала графиней.

Парнас на набережной
 “… Ленивец милый на Парнасе
 Забыв любви своей печаль
 С улыбкой дремлешь в Арзамасе
 И спишь у графа де-Лаваль”.
   Это стихи Александра Сергеевича Пушкина. Он посвятил их историку, писателю Александру Ивановичу Тургеневу в 1819 году. К тому времени дом Лавалей стал уже центром культурной жизни всего Петербурга. В его Выставочном зале было размещено крупнейшее в России собрание античной скульптуры. В коллекции Лаваль имелись полотна таких всемирно известных живописцев, как Рубенс, Рембрандт, Рейсдаль, Лоррен, Альбани, Бартоломео и др. Лавали собрали обширную библиотеку - 5 тыс. томов, в которую входили сочинения по истории, философии, экономике, искусству, а также собрание гравюр и географических карт.
   Здесь устраивались литературные и музыкальные вечера, на которые приглашались известные в столице поэты, писатели, музыканты, художники. Гостей иной раз набиралось до шестисот человек! В салоне Лавалей Николай Михайлович Карамзин читал свою “Историю государства Российского”, юный Пушкин впервые прочитал здесь свою оду “Вольность”. Частым гостем этого приветливого дома были Николай Гнедич, Иван Крылов, Василий Жуковский, Петр Вяземский, Адам Мицкевич... Не чурались визитов к Лавалям и царствующие особы из правящего дома Романовых.
   Однако грянул 1825 год. Он был поистине трагичным для семьи Лавалей. В апреле кончает жизнь самоубийством единственный их сын Владимир. А в декабре, когда в 25 метрах от дома стояли на Сенатской площади мятежные карэ, случилась драма с дочерью, Екатериной Ивановной, женой полковника С. П. Трубецкого, назначенного диктатором восстания, но так и не вышедшего на площадь в то роковое утро. Это его, тем не менее, не спасло от каторги. Вслед за мужем, буквально на следующий день последовала и Екатерина Ивановна. Ее подвиг воспел в своей поэме “Русские женщины” Н. А. Некрасов.
   Замерла жизнь в особняке на набережной, не стало ни шумных балов, ни великосветских приемов. Но уже в 1828 году вновь зажглись огни былых литературных вечеров. Вновь появился Александр Пушкин, вернувшийся из шестилетней ссылки. В салоне Александры Григорьевны в присутствии П. А. Вяземского, А. С. Грибоедова, И. А. Крылова, А. Мицкевича он читал главы из своего “Бориса Годунова”.
   С домом Лаваля связана и драматическая страница биографии Михаила Юрьевича Лермонтова. Здесь у него с сыном французского посла де Барантом произошла ссора, закончившаяся дуэлью. К счастью, бескровной. Барант промахнулся, Лермонтов выстрелил в воздух.
   Жизнь бурлила в этом особняке - приемы, балы, литературные вечера, концерты, вернисажи... И это все продолжалось, пока были живы супруги Лаваль. Но вот скончался в 1846 году Иван Степанович, а за ним ушла в 1850 году и Александра Григорьевна. Особняк перешел в собственность средней дочери Софьи, бывшей замужем за графом А. М. Борхом. Содержать особняк Борхам стало не по средствам, особенно после отмены крепостного права, когда финансовые реки, притекающие к дому на набережной, заметно поиссякли. Софья продала особняк известному банкиру Соломону Полякову, а у того, в свою очередь, купило дом государство, и приспособило его для нужд Правительствующего Сената. В 1917 году здесь разместилось Главное архивное управление, а ныне это одно из зданий крупнейшего в нашем Отечестве Российского государственного исторического архива.

   Гордые и спокойные улеглись два века назад у этого дома каменные львы. Да так и не хотят отсюда никуда уходить. Наблюдают задумчиво за суетливо снующими мимо “Мерседесами” и “Вольво” и как будто иронично вопрошают “Quo vadis?” - Куда торопитесь